НОВЫЙ КАНДИДАТ В ПРЕЗИДЕНТЫ СССР.

Дмитрий Борисович Пименов ("Академический истребитель") родился в 1970 г. в городе Баку. Холост. Сменил несколько профессий: писатель, террорист, майор КГБ, журналист. В прошлом активный участник движения "Э.Т.И.".
Моя предвыборная платформа состоит всего из одного пункта:

"ПИМЕН УМЕР! ДА ЗДРАВСТВУЕТ ПИМЕНОВ!"

ТЕРРОРИЗМ И ТЕКСТ

"Существует речь автора, на которую посягают средства массовой информации, единственное средство сохранить аутентичность Речи - это "ПОДОБИЕ" текстового анализа"

Первая часть названия подразумевает некий полити-ческий оттенок последующего высказывания и поэтому обязует автора констатировать свое понимание политики.

Вслед за Марксом (в лице Р.Барта) "Политику (1) надо понимать, конечно, в глубинном смысле, как совокупность человеческих связей, образующих реальную социальную структуру, способную творить мир *".

Далее автор, для того, чтобы продолжить свою речь, вынужден в соответствии с целью высказывания выбрать из зафиксированного выше некую смыслопродолжающую парадигму, и он выбирает *.

Единственным эффективным (изменяющим мир) действием на данном этапе политической (классовой) борьбы я считаю - террор (2).

Здесь автор переходит к смыслу названия и считает нужным объяснить необходимое ему значение термина 2.

Под террором (2) (красным (3)) я подразумеваю любое действие, направленное (и достигающее цели) на разрушение буржуазного (4) мифа о вечной природе (Р.Барт "Миф сегодня").
Теперь, когда автор ввел в свою речь термины 3 и 4, он не может продолжать, пока не избавится от представле-ний, связанных с этими терминами, бытующих в сознании предполагаемого читателя. Тем самым он в первый раз подчеркивает направленность своей речи на определенную (существующую) аудиторию.

Под буржуазным сознанием (Определяющим Сознанием (4)) я подразумеваю некое идеологическое пространство, мифологизирующее реальность, объединяющее общество, следовательно, отчуждающее субъект (Естественно, Верховный Совет СССР любого созыва я считаю буржуазным). Конечно же, существуют борцы: красные кхмеры, остатки анархистов, троцкистов, как призраки, бродят по миру - но это только подпольщики (5), то есть они находятся ВНЕ конкретной власти - она заменена псевдоирреальной (буржуазной (4)) (загадочная страна Албания настолько загадочна, что я воздержусь от ее канонизации).

Развитие текста приводит к необходимости его соотнесения с другими текстами, в которых автор принимал участие. Расширяя терминологическую цепочку 1-2-3-4 для того, чтобы выявить пространство для ее продолжения, он подключает к своему тексту "Убитый манифест "Труп три".

Террор (2) (красный (3)) - это процесс, который должен, это обязательное условие его существования, проявляться во всех областях человеческой деятельности. Красный (3) - подчеркивает его антиидеологическую направлен-ность. Красный (3) терроризм (2) есть перманентное действие, для которого цель сиюминутна и не соотносима ни с какой "Абсолютной идеей" (Гегель), это целенаправ-ленная война (6), где бесцельность оправдывает средства, это борьба против Системы (7), то есть против псевдоразумного действительного (Гегель).

Теоретическая перегруженность дискурса доходит до предела, за которым необходима конкретизация терминологии и локализация объектов речи.

Итак: существуют террористы (2) с бомбами, их современные задачи, в принципе, ясны: физические носители фундамен-тальных символов буржуазии должны быть перманентно уничтожаемы. Церковь и ее служители, памятники культуры, малые дети, престарелые, инвалиды, народные трибуны, беременные женщины, властители дум и, вот зло, которое нужно подавить в зародыше, - экстрасенсы, новоявленные мессии добра и милосердия - Кашпировский, Чумак, Джуна и иже с ними - вот мишень номер один этой комедии.
Переход к конкретике вызывает к жизни некую пульсацию автора между практическим и теоретическим словом, в результате он опять теоретизирует, чтобы сохранить аутентичность практических рекомендаций.

Вместе с тем, к бомбометательным действиям нельзя относиться упрощенно, это вообще губительный для 2-3 подход. Необходимо учитывать, что цель удара не реальность (она принадлежит нам), а ее символическая подоплека в Определяющем Сознании(4), Некая заторможенность истории в конце XX века привела к тому, что физический носитель пришел в столь тесное соприкосновение со своей ПСЕВДОсущностью, что минимальное изменение реальности может привести к глобальной дестабилизации сущностей.
Пульсация продолжается, и автор локализует объект речи в другой области (предварительно он вносит в свою речь минимальную рефлексию, чтобы наряду с терминологической цепочкой выявить еще одну смыслопродолжающую структурную линию).
Со сказанным выше несогласных быть не может, ибо не согласен, значит уничтожаем.
Я уже говорил, что необходимое для терроризма (2}условие - это его проявление во всех областях человеческой деятельности, и поэтому я перехожу ко второй части названия - к тексту, террористическому тексту (8). Здесь меня прежде всего интересует расслоение проблемы текста на два аспекта; Производство текста (проблема Автора(9)) и Распространение текста (проблема Художника (10)).
Выявив объекты речи, автор вторгается в область Определяющего сознания (4), и поэтому вынужден проанали-зировать некоторые мифологемы и соотнести их с чем-то реально существующим (например, со своей деятельностью).

Авангарда никогда не было и еще нет; на протяжении восьмидесяти лет существовали различные направления (футуризм, сюрреализм, абстракционизм, поп-арт, и т.д. и т.п.), чье существование в сфере Определяющего Сознания (4) (искусство, средства массовой информации) привило им некоторые объединяющие качества (агрессивный эпатаж, бурная деятельность). Это позволило буржуазии мифологизировать Авангард и вместе с ним Революцию. Революция имманентна "вечной природе" (читай, "вечному буржуазному обществу"). Конечно, был дадаизм, но тогда не было мифа, и поэтому дадаизм - это миф.
В Определяющем Сознании (4) существует представление о художнике-авангардисте - "Нахальный молодой человек с плохими манерами, который, нагло улыбаясь, подкладывает петарды под кресла членов Академии" (Ален Роб-Грийе), которому не соответствует ни один реальный художник. Сейчас, когда направления по сути уже выдохлись, единственное средство бороться с этим мифом - полностью соответствовать ему, своим реальным существованием выворачивать миф наизнанку, абсурдизи-ровать его (с точки зрения буржуев) и тем самым уничтожать. Сознание, которое получает МАНИФЕСТИРО-ВАННОЕ подтверждение мифа, вынуж-дено его лишиться.

Далее автор в соответствии с логикой демифологизации изучает пространство, плодотворное для возникновения мифа, и предлагает методы его антиоплодотворения.

Личная жизнь, убеждения, мировозрение художника, - вот области, полностью аннексированные буржуазией (4). В соответствии со взглядами некоторых художников (буржуа-зных ублюдков) Определяющее Сознание проецирует в эту область свои принципы, тем самым текст тянет за собой непосильный балласт буржуйских представлений о нравственности, политике, метафизике и т.п. Единственное средство против подобной аннексии - манифестирование своей принадлежности к леворади-кальному движению. Художник обязан открыто заявлять свои ультралевые убеждения, обосновывать их и ничего больше высказывать не имеет права. Попросту говоря он должен вешать себе на спину "бубновый туз", выявлять свою предназначенность для расстрела (контрреволюция, как и революция, враждебна мифу в своих репрессивных проявлениях).

Теперь автор переходит к проблеме производства Текста (8) (Некая дидактичность первой фразы требует какого-то объяснения, но эмоциональный настрой речи позволяет оставить эту фигуру без конкретного оправдания).

Итак, каким должен быть Текст (8)?
Прежде всего, текст должен в себе учитывать то, что он является предметом купли-продажи ("Текст пишется для продажи, потому что буржуи используют его только так. Вдохновение - такое же говно, как и деньги, потому что цель предмета появляется в момент его использования", - говорю я в морду ублюдка буржуйской литературы Турова, который утверждает, что, мол, я могу только радоваться, когда покупают то, что писалось не для продажи). В буржуазном (4) обществе текст продается и все. Поэтому форма текста должна быть формой псевдо-товара. Мои тексты - это трагедия продажи, которая повторяется в виде фарса попыток создать непродаваемый текст.
Фарс, который вытесняет все: продажу, историю, цитату, фарс.

Автор переходит от универсального подхода к локальному. Для того, чтобы связать (линейно) различные типы выска-зывания, он прибегает к аллегории.

Мне показывают порнографический фильм, в зависимости от того, как давно я имел интимную связь, к середине или к концу фильма у меня пропадают все физио-логические реакции и остается тупой взгляд на экран. Таким должен быть текст (8).
Текст (8) - это спрессованная порнография.
Средство для достижения этой цели - во-первых, акциональ-ность текста (8). Все структурные линии, способные вызвать у потребителя медитацию, должны быть подчинены при помощи буквального постули-рования некой акции, которую совершает текст (8) (Например, "Страна"). Наиболее интересны в этом отношении мои ИЗО-тексты (серия "Носители"), которые в силу своей концеп-туальности отчуждают медита-тивность, представленную только внешним оформлением идеи. Во-вторых, текст (8) должен быть создаваем ("Гул живописи") или соответственно разрушаем ("Носитель №1", "Носитель №2"). Сочетание создаваемых и разрушаемых текстов подсовывает потребителю вывод об историчности аполитичности (1)) текста (8) как такового. Схема потребителя участвует в процессе создания (разрушения) текста, тем самым демифологизируется буржуазное (4) представление об индивидуальности автора и зрителя, тезис об абсолютной ценности отдельно взятого индивидуума (особенно в текстах коллективного разрушения ("Носитель №5")).
Перманентные тексты (8) вытесняют потребителя полностью, они принадлежат Истории (1) и только, они политичны (1) по сути ("Перманентная эротика", "Носитель №6"). "Перманентная эротика" интересна еще и тем, что посредством буквального постулирования чувственности выворачивает процесс проецирования на субъект псевдоприродных "душевных движений". "Носитель №б" посягает на вечное человечество, демифологизирует атомный фарс.

Здесь автор обрисовывает фон, на котором могут быть использованы вышеизложенные. Он говорит о комменти-ровании, и автоматически соединяет свою речь и сопутствующий комментарий.

Вышеизложенные методы предполагают некую стабиль-ную форму текста (8) автокомментируемый (11) текст (8).
Текст (8) комментирует себя вследствие того, что произведение и комментарий объединены (совмещены) занимаемым физическим пространством, здесь нет места не только критике, но и восприятию, текст (8) участвует в историческом процессе, текст-критика, где и то, и другое демифологизировано.
Ближайший пример - "Терроризм и текст" (повтор названия).
Большая часть вышеизложенных методов нашла свое отражение в этом процессе. Здесь остается только постулировать его акциональность: мой текст (8) преподносит вам, читатели, привитый вам Определяющим Сознанием (4) образ авангардиста - сумбурный, сбивчивый стиль, наглость, необоснованность выводов, грубость, самовлюбленные ссылки на свои никому не известные работы и т.п.
Интересно то, например, что корявый стиль объединяет речь и комментарий к ней, тем самым лишает вас надежды на восприятие даже схемы.
Эта форма удобна тем, что я могу закончить на любом месте.
Замысел зафиксированной речи привел к тому, что часть высказываний пришлось поместить вне текста. Например, следующие:

Текст (8) должен вызывать ощущение излишности, ненужности, необязательности. Вспомнить о нем можно только, как о потерянном времени.
"Позвольте, - закричит какой-нибудь буржуй, страдающий зеркальной болезнью, - как же удовольствие от текста?" Отвечу ему аллегорией: "Родители, ложась спать, ставят для детей перед замочной скважиной порнографическую открытку - другого удовольствия от текста вы не получите".

Терроризм (2) - это моя субъективная потребность, моя утопия (действие, которому нет места, но оно должно быть). Например, я люблю женщину, единственное средство избавиться от этого буржуазного чувства - пристрелить ее, как собаку, лишить свой миф физического носителя, и так всегда, и так везде.

ОН УЖЕ ЗДЕСЬ

Есть люди, которые словно бы явились из далекого будущего. Случается, что даже легко определить, в каком веке они действительно родились. Вот Дмитрий Пименов - он увидел свет в платиновом 3675 году, когда благородная манера убивать пришла наконец в долгожданную гармонию со страстной холодностью интеллекта и нежностью звериных инстинктов. Дух подобных людей словно выкован из металлов, которые еще когда будут завезены в наши плавильные цеха с далеких планет - и не обязательно Солнечной системы.
Да, Дмитрий Пименов - человек грядущих эпох, которых многим из наших современников не достичь даже взглядом духовного ока. И чтение произведений этого человека наводит на мысли о людях тех необыкновенных времен, о действительно великих днях истории человечества.
Я только что прочитал "Портреты революционеров" и представил себе их автора широкоплечим, статным, плотным, с мясистым лицом и гладким младенческим лбом, словно он из рода космических Борджиа. Изысканные рефлексы переполняют, а его, а в часы досуга он, забавляясь, скручивает жгутом стальной ствол или кулаком ломает скафандр, как какой-нибудь герой Фрэнка Херберта. И Пименов действительно так выглядит - он картинно красив и без труда достигает пугающих бездн. Он человек могущественных страстей, и в этом может убедиться всякий. Плотская любовь и ненависть неразлучно слиты в героях "Портретов революционеров" с отрешенностью беспредельного аскетизма. Такими, вероятно, будут Персей и Роланд конца третьего тысячелетия. Доблестные герои будущего все же научатся приправлять куртуазной извращенностью свои благородные деяния, как научился Пименов сдабривать свои апокалиптические признания квинтэссенцией очевидности.
Пименов особенно любит изображать предметы, более всего противные той морали, что преграждает путь дерзкой и безответственной отваге и насквозь пропитала людские сердца - морали, возможно, немного сентиментальной, но и полезной для повседневного обихода и спокойствия в государстве. В "Портретах революционеров" персонажи сплетаются в любовные бешеные клубки вербаль-ности с той великолепной безоглядностью варваров, о которой может только мечтать Лимонов. Стремительно, словно промчавшийся на горизонте гаучо, врывается в повествование некий советский правитель Сталин, и столь же стремительно исчезает в миазмах этого словотворчества. И прочие героические тени - они вихляют задами, как те проститутки на московских улицах, которые сами не ведают, что они - путаны. Зато автор - и это нетрудно заметить - преисполнен к ним нежности и умиления будущего основателя самой жестокой из мировых религий.
Но Дмитрий Пименов обладает и другими качествами, которые делают из него редкостного художника, создание совсем других исторических эпох.
Ныне мы все погружены в печаль: кто скрашивает ее вымученной улыбкой, кто изливает жалобы, приправляя их обессилевшим дискурсом, но в искусстве пессимизм играет с нами злую шутку. Все творения симуляционистов - сплошная пространная жалоба, скорбный скулеж над судьбой обездоленных искусством. Кунс проливает слезы над подобными ему неврастениками. Нытье стоит над художественной Европой.
Искусство же, которое творит Пименов, напротив, полно потусторонних жизненных сил, красиво, как язык немого, и к тому же еще и забавно - вереницы страстных умирающих женщин, чей оргазм совпал с припадком хохота их создателя, необычайная изысканность бреда, словно разгоревшегося накануне революции в Версале, параноидальная мощь распадающихся на глазах героев, но нельзя сказать, что эта литература вселяет бодрость неврастеника. Нет, на этих вдохновенных мыслеформах нервы вакхически отдыхают от повседневной печали.
И еще это искусство преисполнено духа жерт-венности - оно все принесено на жертвенник неискусства. Этот дух неистовых эстетических желаний в какой-то миг весь прорывается в сферу абсолютно внеэстетического и утверждается там с безапелляционностью последнего в истории убийцы. Да, автор "Портретов революционеров" - человек иного, неведомого века, булыжник, заброшенный на поверхность Земли из ужасающего космоса мускулистой рукой с неизвестным числом пальцев. И грядущий пролетарий может ликовать - его орудие уже здесь.

А.Б. Ты являешься создателем образа "сумасшедшего разведчика" - некоего агента, заброшенного со спецзаданием во враждебное государство и в скором времени открывающего, что его родина потерпела поражение в единоборстве. Но сумасшедший разведчик на свой страх и риск продолжает борьбу в одиночку. Это все имеет какое-то отношение к твоему реальному существованию в современном художественном процессе?

Д.П. Мое существование в современном художественном процессе, которое пока только намечается, выражается очень простой формулой: я революционер и я буду очень рад, если за это будут платить. Искусство, тем более современное искусство, которое я могу и умею делать хорошо, это мелочь, то несущественные внутренние игры. Почитай ортодоксальных марксистов, которые критикуют авангард - я в принципе, согласен с ними. И мое существование в художественном мире - это существование "сумасшедшего разведчика", который проиграл войну, но делает вид, что ее продолжает. Эго напоминание о революции, которая была и которая проиграна.

А.Б. То есть ты ни в каком случае не рассматриваешь искусство как область свободы?

Д.П. В принципе, оно может быть свободным. Свобода - не как осознанная необходимость, а как необ-ходимость, которую тебе навязали осознать. То есть, в принципе, человек, если он достаточно погрузился в дискурс современного искусства и начинает говорить сам, то у него создается впечатление, что этот дискурс идет из глубин его "я", и поэтому это область свободы, однако это свобода наркомана...

Несомненными удачами стали работы "Не ищите эту передачу в программе" и "День зверя". Первая работа - это документальный фильм об одном дне жизни культовой фигуры радикального искусства поэте и писателе Д. Пименове. Необычайный юмористический эффект фильма достигается съемкой нестандартного общения Пименова с ведущими представителями московской художественной среды. Так, галеристу М. Гельману он лижет ботинки, критикам В. Пацюкову и И. Бакштейну с серьезным видом втолковывает что-то абсолютно шизофреническое, перед художником Тер-Оганьяном танцует голым, а лежащего на полу критика-неофашиста С. Кускова бьет ногами и т.д. и т.п. Каждая из этих сцен в заостренной форме показывает всю меру лживости, лицемерия, продажности и некомпетентности московской художественной среды. Для того, чтобы вскрыть каждого из этих персонажей, достаточно предложить им абсурдную - форму диалога, т. е. ту форму, которую они меньше всего ожидают. Работа Мавроматти в данном случае заключалась в адекватном показе этого общения.

***

Идеал современного художника - быть, похоже, чем-то вроде гусиного перышка, понуждавшего римских патрициев к рвоте после обильной трапезы. Нежно щекоча нёбо, ждет он извержения всего того, что есть непереваренная пища и желудочный сок; чтобы еще раз ткнуть мордой обывателя, с библейской простотой вопрошая: "Кто ты, человек?" В солнечную погоду назвал бы такого Титана агентом-провокатором. Но моросящий конец миле-ниума требует других слов...

Я никогда не видел Дмитрия Пименова живым. И, может быть, его виртуальность - лишнее доказательство организаторских способностей Осмоловского. Этот человек готов на многое, если речь идет о судьбе рабочего класса...

Общее сектантство троцкистов нашло свое достойное продолжение в сектантстве московских новых "левых" художников. Сектантство стало тем картоном, который позволил развиться явлению до своего красочного воплощения, вывел его через СМИ в "мир больших возможностей". И тут вновь встал вопрос о реализации потенций...

Так Пименов оказался не готов к материализации. Поле идеальных образов отдало его не откуп репрессивной машине ради гарантий собственной неприкосновенности.

МАВЗОЛЕЙ БУНТА

Общество принуждает субъекта охотиться за самим собой. Государственная власть вбивает в подсознание субъекта: "ты - там, где ты есть", "ты здесь находишься, следовательно, ты существуешь" и т.д. Тотальность культурного воздействия на субъекта проникает в подсознание посредством всех видов информационных сообщений: средства массовой информации, телевидение, дизайн (у каждого субъекта, вступившего в сферу массовой коммуникации, есть свой номер (например: номер телефона) - фундамент и каркас его самотождественного существования в этой сфере). Субъект вынужден постоянно выговаривать себя, так как подсознательной основой здравого смысла является формула "я говорю, следовательно, я - там, где я говорю".
Правовая система основана на единстве личности и ее действия (осуждают и наказывают не действие, а личность, совершившую это действие). Общественная ментальность мыслит личность как точку, являющуюся началом векторов действия субъекта. Любые нарушения этой структуры называются патологией и помещаются (физически или посредством языковой маркировки) в маргинальные области социума. Охота за самим собой, перманентное утверждение самотождественности служит удовлетворению инстинкта самосохранения общественной структуры. Любая попытка выйти за пределы собственного "я" как указанной обществом точки приложения векторов ментального подавления разрушает монолитное общественное устройство. На карте социума появляется некая область невекторного бытия, т.е. действия субъекта, сбросившего с себя ментальную оболочку "я есть я". Эти действия имеют направления, но не имеют начала. Эту область можно назвать областью Ан-архии, т.е. отсутствия власти, т.к. власть базируется на точечной структуре субъекта, в Ан-архии же нет субъекта, поскольку он может быть в любом месте внутри ее.
Власть реагирует на возникновение Ан-архии незамедлительно и радикально: вдоль границ анархической территории создается мощное ментальное заграждение, общество нагнетает исследовательский ажиотаж вокруг анархической области и тем самым за пределы этой области попадает только трансформированная и социально легитимированная революционная волна бессубъектного бытия. Существование Ан-архии накрывается обозначениями "сумасшествие", "преступление", "чудо", и тем самым сфера бессубъектного бытия объявляется раздувшейся точкой, и общественная структура продолжает свое спокойное существование.
Как же ощущает себя носитель анархии, помещенный в ментально замкнутое пространство? Без-начальные векторы его де-йствий отражаются от заграждений, построенных обществом и властью на границе анархии; они обречены на внутреннее хаотичное движение. Лишенный возможности получать извне и направлять вовне свои действия и потоки своей экзистенции, носитель анархии оказывается в зеркальной комнате, причем комнате, устроенной из кривых зеркал. Его преследуют изображения самого себя таким, каким видит его зритель. Анархист перманентно убеждаем в бессмысленности своего бунта, ведь бунт происходит в замкнутом пространстве, а его продолжение за пределами этого пространства контролируется коммуникационными фильтрами общественной структуры. Подобное воздействие на область Ан-архии вызывает клаустрофобию ее носителя и в конце концов приводит к его смерти. Общество мумифицирует миф Ан-архии и как зако-номерный результат всякой революции на карте истории возникает еще один мавзолей бунта.

СИБИРЬ

Маленький толстый мальчик
В милицейской фуражке и
В милицейской рубашке и
В оранжевых шортах

Маленький толстый

И белобрысый
И в очках
И без ботинок
В белых носках

Маленький толстый

Он стоит на причале не улыбаясь
Маленький толстый

До свидания
Маленький толстый мальчик

/ "Загар" /

В МОСКВЕ ЗАДЕРЖАН РУКОВОДИТЕЛЬ ОРГАНИЗАЦИИ, ЯКОБЫ ПРИЧАСТНОЙ К ВЗРЫВУ В "ОХОТНОМ РЯДУ" НА МАНЕЖНОЙ ПЛОЩАДИ

Вчера стало известно, что московские правоохранительные органы задержали руководителя группы "Союз революционных писателей", которая якобы была причастна к теракту в "Охотном ряду" на Манежной площади."ФАКТЫ" писали вчера, что на месте взрыва была найдена листовка, в которой эта ранее не известная организация взяла на себя ответственность за теракт.
Электронная страница "Союза" была тут же обнаружена в Интернете. На ней среди различного рода программных политических заявлений помещена фотография руководителя группы. Им оказался некий Дмитрий Пименов. На следующий день после взрыва в "Охотном ряду" Пименова видели в одном московском издательстве, где он якобы предлагал всем желающим взять у него интервью за 200 долларов. Возможно, там его и задержали правоохранительные органы. Пока не известно, выдвинуты ли против Пименова какие-либо обвинения и признал ли он свою ответст-венность за теракт, в результате которого пострадал 41 человек.
Однако милиция и ФСБ не собираются ограничиваться только этой версией. Рассмат-риваются все варианты, включая дагестанский след, внутриполитические выяснения отношений и мафиозные разборки.

P.S.

После взрыва 31 августа Пименов несколько дней скрывался в Москве у знакомых, а затем выехал в Польшу. Из Варшавы он перебрался в Прагу, где, говорят, попросил политическое убежище. Тяготы эмиграции разделила и жена писателя.